Борис Морозов: Всё зависит от выбора, который мы совершаем

Это уже седьмая работа народного артиста России, главного режиссёра Центрального академического театра Российской армии на щепкинской сцене. Соавторы Бориса Морозова также хорошо известны белгородской публике. Это представители столичного сценографического цеха: художник-постановщик Анастасия Глебоваи художник по костюмам Андрей Климов.

— Борис Афанасьевич, белгородский театр вместе с Вами продолжает постижение русской классики. «Горе от ума» А. Грибоедова, «Лес» А. Островского, «Заворожённое семейство» Л. Толстого, «Вишнёвый сад» А. Чехова и вот теперь «Зыковы». Чем был обусловлен выбор этой пьесы?

— Получив приглашение поставить седьмой спектакль в Белгородской драме, я долго перебирал разные названия у того же Горького. Мне очень нравятся пьесы «Чудаки», «Дачники», а если брать во внимание совмещение юбилея Горького и столетия русской революции – то «Егор Булычов и другие» звучит сегодня невероятно современно. Но в итоге мы остановились на «Зыковых».

Почему? Да прежде всего пьеса очень хорошая и тоже бьёт в суть сегодняшнего дня. Все катаклизмы, которые мы переживаем, зависят от нас самих, от выбора, который мы совершаем. От того, что происходит в семье, когда рвутся родственные отношения и нарушаются нравственные принципы. И что получается: процесс не замыкается на семье, а начинается цепная реакция и зло распространяется дальше. Мы часто говорим: «Вот время такое!» А между тем это время мы сами и создаём.

— По сравнению с другими пьесами Горького «Зыковы» не самый частый гость на театральной сцене. Как Вы думаете, почему?

— Трудно сказать… Вероятно, потому что эта пьеса очень ёмка в смысле цены слова, объёмности текста и смыслов, в нём заложенных. И здесь я с болью вынужден констатировать, что значительная часть зрителей инфицирована бездумным восприятием культуры, которое порождает желание: «Развлеките меня и всё! Больше ничего не хочу».

А я по‑прежнему считаю, что «душа обязана трудиться», что энергия духа, затраченная на сцене, должна быть эквивалентна энергии, затраченной зрителем в зале. Когда искусство воспринимается не как развлечение, не продукт потребления, а как осмысленный творческий процесс в понимании того, как ты живёшь, что с тобой сегодня происходит, почему возникают те, а не иные проблемы или счастливые минуты.

Кстати, пьеса «Зыковы» интересна ещё и тем, что Горький хотел написать её в мелодраматическом жанре. И действительно, в ней есть сцены высокой мелодрамы! Пьеса пронизана любовью, страстью, она представляет собой потрясающее соединение европейской интеллектуальной драмы с русским психологизмом, чувственной природой.

— На встрече с коллективом Вы сказали: «Зыковы» – пьеса очень русская. Она о том, как человек может упасть в грех, во тьму страстей, и в то же время – как он может возродиться, воспрять духом». Действительно, в пьесе мощно выписаны русские характеры. Смотришь на этих людей и понимаешь: они никуда не ушли, не исчезли из нашей жизни. Напротив, очень современны!

— Природа грехопадения и возрождения души – да, это очень русская тема. Кажется, всё, точка невозврата пройдена, гиря грехов тянет до земли, а оказывается – нет, возрождение души возможно. Разве мы не сталкивались с подобным в своей самой ближней истории, в 1990-х годах? Когда мы думали: всё кончено, полный крах, больше ничего не будет… Но прошло время, и началось восстановление страны – мучительное, трудное, противоречивое, но всё же восстановление. Разве это не история Антипы Зыкова?

Мы с артистами говорили на репетициях, что многие зрители, наверное, подумают: ну и дура Софья, что не согласилась уехать с Муратовым в Париж. А, может быть, лучше попытаться здесь что‑то созидать? Остаться ради своего племянника, который заменил ей сына? Горький ведь не случайно оставляет его в живых. Рана незначительная, а раз так – есть надежда на продолжение, и к этой надежде надо идти.

— Очень трагичный мотив многих пьес Горького – мотив «последних». И в «Зыковых» он присутствует. Сильные, неординарные люди – Антипа и Софья Зыковы – не имеют наследников. Он – в духовном смысле, она – в физическом. Вот тоже всегдашняя загадка нашей жизни, не правда ли? Когда приходит поколение, не способное взять на себя груз ответственности за дело своих предков.

— Вот сейчас уже на государственном уровне обсуждается эпидемия самоубийств среди молодых людей. Что происходит? Почему потеряна связь между поколениями? Я работаю со студентами в ГИТИСе и вижу, как они обделены любовью, заботой и вниманием. Обвинить в этом родителей ребят тоже не могу. Их молодость пришлась на тяжёлые годы, когда надо было выживать, и тут уж не до того, чтобы читать книги с детьми. Накормить хотя бы, о какой там теплоте отношений речь! И отсюда у детей отторжение всего, включая и собственную жизнь, или крайний эгоцентризм: «Есть я, а всё остальное гори огнём». И это ощущение распада связи времён и поколений тревожит так же, как и Горького сто лет назад.

— Пьеса написана между двумя русскими революциям, накануне Первой мировой войны. И, несмотря на кажущийся семейно-бытовой характер, она заключает в себе трагическое предощущение и пророческое звучание.

— Да, и революция, и война, и убийство Столыпина. И хаос, который рождает вопрос: а что дальше? А как только хаос возникает среди родных, как только там не в порядке, так постепенно он захватывает всё общество. И тогда брат идёт против брата, и тогда люди теряют родину… Горький в этом отношении великий писатель и провидец. Я и артистам говорю, что этот спектакль должен подняться над частной историей Зыковых и обрести эпический масштаб.

И здесь для меня было принципиальным ввести в спектакль персонаж, которого нет в пьесе. Это великий русский певец Фёдор Иванович Шаляпин. Когда ко мне пришла эта идея, я начал слушать все его записи, читать воспоминания и письма, вникать в их взаимоотношения с Горьким. На репетициях говорил артистам: «Представьте, будто Фёдор Иванович смотрит на нас сверху и в какой‑то момент начинает нам петь то, что должно быть». Я понимаю, что рискую быть раскритикованным за иллюстративность. Но у меня есть ощущение такой глубины пласта жизни, который поднимается этой пьесой, что не хочется заботиться о дистиллированной чистоте эстетики. Напротив, хочется пройти широким мазком! И чтобы пьеса была услышана зрителем именно в этих акцентах.

— Я увидела сегодня на сцене (на генеральной репетиции спектакля – прим. ред.) замечательный ансамбль артистов. Ни одному человеку я не могу сделать какое‑то замечание! Борис Афанасьевич не даст мне соврать: театры такого уровня, как ваш, в двух наших столицах надо с фонарём искать. Это состояние труппы и её готовность к работе говорит о том, что вы не провинциальный, а замечательный русский психологический театр.

Для меня очень важной была неожиданность многих персонажей. И большой радостью – не узнать артистов, которых я хорошо знаю и люблю. У Виталия Старикова, я считаю, давно не было такой мощнейшей, яркой роли. Он дождался её и блистательно с ней справился. Когда Антипа Зыков стоит с пистолетом и я с одиннадцатого ряда вижу глаза Старикова… Знаете, когда играет настоящий артист – я увижу его глаза с последнего ряда бельэтажа!

В спектакле прекрасная сценография и костюмы. А какой точнейший подбор музыки сделал режиссёр! Придумать Горького на одном Шаляпине – это поразительно, это сразу распахивает горизонты спектакля, задаёт его атмосферу. Когда вначале герои бродят по сцене и звучит «На воздушном океане» – нам понятно: ведь это все они «без руля и без ветрил».

Уверена, что этот спектакль станет большим событием не только для вашего города. Поскольку я много чего смотрю – за свои слова отвечаю. Ваш спектакль дарит надежду. А мне кажется, что это сегодня в театре очень важно. Мы часто видим на сцене очень много фокусов, акробатики, а вот настоящий русский психологический театр видим всё реже и реже. Я приехала к вам на один день, но приехала не зря.

Беседовала Наталья Почернина,

«БелПресса», 22 сентября 2017 г.