Во втором выпуске «Социального интереса» мы беседуем с актрисой БГАДТ им. М.С. Щепкина Вероникой Васильевой о сформированности белгородского театрального сообщества, зависимости актёрского роста от социокультурного контекста, уровне профессиональной театральной критики и социальных ролях успешной женщины.
Вероника, несколько лет назад ты, выпускница Саратовского театрального института, поняла, что уедешь жить и работать в Белгород. Насколько хорош был этот вариант для тебя? Какие мысли предваряли твой приезд в этот город?
О Белгороде я знала крайне мало. В Саратове, о нём практически никто не слышал. На тот момент это был малоизвестный город, его путали с Белградом. Но вариант с точки зрения профессии был хороший. К нам в институт приезжали выпускники, которые здесь уже работали. Они привозили фотографии со спектаклей, на которых была видна очень хорошая работа театральных художников. Достаточно любопытные вещи рассказывали о городе: что здесь интересно жить, что здесь любят молодёжь и дают молодёжи работу. Это привлекло.
Судя по тем интервью, которые ты давала белгородской прессе по приезде сюда, среда эта тебе понравилась?
Да, среда понравилась. Но по сравнению с Саратовом Белгород – город маленький; сравнивать масштабы территории, населения этих двух городов невозможно. Когда я впервые вступила на белгородскую землю и встала на Соборную площадь, мне сказали, что это центральная площадь города. Я не поверила и восприняла это как шутку. Но постепенно я привыкла к этому уюту, некоторой семейственности, тишине, порядку.
От того, что город показался маленьким, заметила ли ты различия в характере человеческих отношений?
Различия в том, что в Белгороде практически все друг друга знают, особенно если живут здесь с детства или рождения. Отсюда своя специфика отношений: много знакомств, связей. В большинстве случаев это хорошо.
Совпадает ли твоё представление Белгорода с транслируемыми идеологемами о нём? Грубо говоря, когда ты идёшь по городу и видишь в наглядной агитации слова о добре и благополучии, как ты их воспринимаешь?
Мне это приятно, симпатично и понятно, по крайней мере. Пожалуй, я ассоциирую город и себя в городе именно с этими понятиями.
Белгородское театральное сообщество – это какая-то особая социальная группа или этакий среднестатистический срез белгородского общества в целом?
За эти 12 неполных лет, которые я в Белгороде, город ли, руководство ли нашего театра воспитали белгородское театральное сообщество как особую группу. Сегодня среднестатистический зритель театра, мне кажется, разительно отличается от среднестатистического белгородца. Есть, конечно, люди, которые заходят потому, что у них заведено ходить в театры, музеи, кино. Такими людьми театр рассматривается как очередное развлечение. А есть зрители – и их большинство среди тех, кто любит театр в городе, – которые следят за премьерами, театральной жизнью. Благодаря воспитанию таких зрителей театр в какой-то момент стал популярен в Белгороде.
Это произошло уже за время твоей работы здесь?
Движение к этому было постепенным. Я пришла в театр, когда формировались только зачатки популярности. А сейчас это уже приобрело устойчивую форму, при которой белгородцы интересуются театром, постановками, целенаправленно ходят на премьеры и заранее покупают билеты.
При этом на зрительский интерес не повлияли экономические проблемы, с которыми за последние годы население столкнулось уже не однажды, ведь так?
Здесь нужно отдать должное ловкости наших администраторов, которые умеют работать со зрителем в разные времена. Проблем с наполняемостью залов я не замечаю.
Считается, что в последние два-три года наметилась тенденция, при которой посещаемость театров действительно остается стабильной, а вот по таким формальным признакам зрительского интереса, как количество аплодисментов и цветов, наблюдается спад. Мне думается, это происходит потому, что театр всё больше воспринимается как услуга, сродни услугам в парикмахерской или в банке: я заплатил – развлекайте меня, пожалуйста, за мои деньги. Поделись своими мыслями по этому поводу.
Мне кажется, что театр призван всё-таки развлекать. Другое дело, что не всегда он должен идти на поводу у зрителя. По крайней мере, в нашем театре нет такой установки – делать абсолютно всё, что зрителю интересно. Мы прекрасно знаем, что если здесь поставить определенных авторов, которые любят добавлять скабрезности, пошлости, то и касса увеличится, и зрители будут ходить в большем количестве, принося совсем другие деньги. Но театр не идёт на это. Да, развлекаем, но всё равно думаем о душе. Что касается наблюдения о цветах, то их действительно стало меньше. Однако нельзя однозначно сказать, почему это происходит, ведь цветов стало меньше как раз в период кризиса. Но и здесь наш менеджмент находит решения. Теперь в фойе театра стоят цветы в вазе, зритель может купить хотя бы одну розу и подарить в конце спектакля. Этого опыта раньше не было, он перенимается у более продвинутых театров Москвы и Петербурга.
Спектакли современного репертуара белгородской драмы созвучны сегодняшним событиям?
Театр пытается быть современным, старается высказываться на злобу дня. Если говорить о спектаклях с моим участием, то здесь различаются грани современности. Злободневных спектаклей с социальной точки зрения у меня, к сожалению, немного. Из последних – это «Сорок первый». Но, в основном, актуальность моих спектаклей формирует не социальная острота, а темы любви, верности, преданности. Это вечные темы, они всегда современны.
Вероника, несколько лет назад ты, выпускница Саратовского театрального института, поняла, что уедешь жить и работать в Белгород. Насколько хорош был этот вариант для тебя? Какие мысли предваряли твой приезд в этот город?
О Белгороде я знала крайне мало. В Саратове, о нём практически никто не слышал. На тот момент это был малоизвестный город, его путали с Белградом. Но вариант с точки зрения профессии был хороший. К нам в институт приезжали выпускники, которые здесь уже работали. Они привозили фотографии со спектаклей, на которых была видна очень хорошая работа театральных художников. Достаточно любопытные вещи рассказывали о городе: что здесь интересно жить, что здесь любят молодёжь и дают молодёжи работу. Это привлекло.
Судя по тем интервью, которые ты давала белгородской прессе по приезде сюда, среда эта тебе понравилась?
Да, среда понравилась. Но по сравнению с Саратовом Белгород – город маленький; сравнивать масштабы территории, населения этих двух городов невозможно. Когда я впервые вступила на белгородскую землю и встала на Соборную площадь, мне сказали, что это центральная площадь города. Я не поверила и восприняла это как шутку. Но постепенно я привыкла к этому уюту, некоторой семейственности, тишине, порядку.
От того, что город показался маленьким, заметила ли ты различия в характере человеческих отношений?
Различия в том, что в Белгороде практически все друг друга знают, особенно если живут здесь с детства или рождения. Отсюда своя специфика отношений: много знакомств, связей. В большинстве случаев это хорошо.
Совпадает ли твоё представление Белгорода с транслируемыми идеологемами о нём? Грубо говоря, когда ты идёшь по городу и видишь в наглядной агитации слова о добре и благополучии, как ты их воспринимаешь?
Мне это приятно, симпатично и понятно, по крайней мере. Пожалуй, я ассоциирую город и себя в городе именно с этими понятиями.
Белгородское театральное сообщество – это какая-то особая социальная группа или этакий среднестатистический срез белгородского общества в целом?
За эти 12 неполных лет, которые я в Белгороде, город ли, руководство ли нашего театра воспитали белгородское театральное сообщество как особую группу. Сегодня среднестатистический зритель театра, мне кажется, разительно отличается от среднестатистического белгородца. Есть, конечно, люди, которые заходят потому, что у них заведено ходить в театры, музеи, кино. Такими людьми театр рассматривается как очередное развлечение. А есть зрители – и их большинство среди тех, кто любит театр в городе, – которые следят за премьерами, театральной жизнью. Благодаря воспитанию таких зрителей театр в какой-то момент стал популярен в Белгороде.
Это произошло уже за время твоей работы здесь?
Движение к этому было постепенным. Я пришла в театр, когда формировались только зачатки популярности. А сейчас это уже приобрело устойчивую форму, при которой белгородцы интересуются театром, постановками, целенаправленно ходят на премьеры и заранее покупают билеты.
При этом на зрительский интерес не повлияли экономические проблемы, с которыми за последние годы население столкнулось уже не однажды, ведь так?
Здесь нужно отдать должное ловкости наших администраторов, которые умеют работать со зрителем в разные времена. Проблем с наполняемостью залов я не замечаю.
Считается, что в последние два-три года наметилась тенденция, при которой посещаемость театров действительно остается стабильной, а вот по таким формальным признакам зрительского интереса, как количество аплодисментов и цветов, наблюдается спад. Мне думается, это происходит потому, что театр всё больше воспринимается как услуга, сродни услугам в парикмахерской или в банке: я заплатил – развлекайте меня, пожалуйста, за мои деньги. Поделись своими мыслями по этому поводу.
Мне кажется, что театр призван всё-таки развлекать. Другое дело, что не всегда он должен идти на поводу у зрителя. По крайней мере, в нашем театре нет такой установки – делать абсолютно всё, что зрителю интересно. Мы прекрасно знаем, что если здесь поставить определенных авторов, которые любят добавлять скабрезности, пошлости, то и касса увеличится, и зрители будут ходить в большем количестве, принося совсем другие деньги. Но театр не идёт на это. Да, развлекаем, но всё равно думаем о душе. Что касается наблюдения о цветах, то их действительно стало меньше. Однако нельзя однозначно сказать, почему это происходит, ведь цветов стало меньше как раз в период кризиса. Но и здесь наш менеджмент находит решения. Теперь в фойе театра стоят цветы в вазе, зритель может купить хотя бы одну розу и подарить в конце спектакля. Этого опыта раньше не было, он перенимается у более продвинутых театров Москвы и Петербурга.
Спектакли современного репертуара белгородской драмы созвучны сегодняшним событиям?
Театр пытается быть современным, старается высказываться на злобу дня. Если говорить о спектаклях с моим участием, то здесь различаются грани современности. Злободневных спектаклей с социальной точки зрения у меня, к сожалению, немного. Из последних – это «Сорок первый». Но, в основном, актуальность моих спектаклей формирует не социальная острота, а темы любви, верности, преданности. Это вечные темы, они всегда современны.
Твоя первая работа была во «Льве зимой», который ставил Владимир Андреев. Затем был опыт работы с Валерием Беляковичем в «Куклах», «На дне» и «Мирандолине», Семёном Спиваком в «Касатке». Это выдающиеся люди, признанные звёзды российского театра. Ты легко перешагиваешь барьер, общаясь с такими мастерами?
Я очень стеснительна, интроверт по натуре. Мне сложно контактировать с окружающими людьми, договариваться. Хотя я и публичный человек, но в данном случае – сапожник без сапог. Я хороший исполнитель, мне проще, чтобы объяснили и точно поставили задачу, тогда я буду это делать. А в вопросах общения мне сложно самой переступать барьер, прилагаю большие для этого усилия.
На первой репетиции «Льва зимой» меня посадили рядом с на тот момент заслуженными артистами России В.А. Стариковым и М.А. Русаковой. От меня требовалось только читать – подавать текст. Мне и это было ужасно страшно делать. В итоге Владимир Андреев просто остановил репетицию и спросил: «Вы боитесь Виталия Алексеевича?» Я ответила: «Нет». Потом спросил: «Вы боитесь Марину Александровну?» Я ответила: «Нет». Я не могла сознаться и сказать «Да». С трудом, постепенно привыкаю к людям.
В Белгороде ставят спектакли представители разных режиссёрских школ и поколений. Есть какие-то отличия в работе с разными режиссёрами?
Разница в масштабе личности каждого конкретного человека. Как начинающий режиссёр может быть очень интересной личностью, так и популярный постановщик может быть скучен. К нам приезжал достаточно известный режиссёр, мне было с ним совершенно неинтересно. Ничего нового не мог ни рассказать, ни объяснить, ни поставить.
Многие артисты ищут свои образы в естественной социальной среде, подмечают какие-то черты, ловят типажи и переносят их на сцену. Ты тоже вовлечена в такое сканирование социальных характеров?
К сожалению, этот поиск происходит всегда и порой неосознанно. В последнее время стараюсь себя контролировать и не заниматься этим. В институте нас действительно учили наблюдать и следить, но это может дорасти до какой-то маниакальности. Получается, что ты не живёшь своей собственной жизнью, а постоянно работаешь. Даже в компаниях, даже на отдыхе, даже на похоронах ты должен работать, ты должен наблюдать за определёнными проявлениями эмоций у людей. Мне кажется, так невозможно жить 24 часа в сутки.
Ты специально себя останавливаешь?..
И говорю себе: сейчас я отдыхаю.
Бывала ли обратная ситуация, когда тебе встречались уже созданные тобой образы в реальной жизни?
Да, бывало, особенно в молодости. При этом часто носителями черт моих персонажей были маргинальные личности, проще говоря «городские сумасшедшие». Были и другие моменты, когда я узнавала персонажа из моего спектакля во вполне типичных представителях общества. Возьмём спектакль «Бешеные деньги» – про женщину, помешанную на богатстве, на драгоценностях, на том, что ей нужно выйти замуж по расчёту. Она любит тратить деньги… Таких образов сейчас мы можем встретить очень много.
Многие известные люди периодически весьма лестно о тебе высказываются по тем или иным профессиональным поводам. Помнится, Валерий Белякович, рассуждая о специфике работы со спектаклем «На дне» в Белгороде, говорил о тебе как о лучшей исполнительнице роли Наташи из всех версий этого спектакля, поставленного по всему миру. Московские критики периодически отмечают работы Вероники Васильевой в восторженных тонах. Похвала статусных лиц производит на тебя какое-то впечатление?
Безусловно производит, мне приятно. Но не более того. Это не значит, что я должна теперь надеть корону и почивать на лаврах. Я не жду высоких оценок, но у нас профессия такая, которая от них, по большому счёту, зависит – не только со стороны статусных людей, но и простого зрителя.
В рецензиях на последние работы тебя зачастую определяют как «ведущую», в крайнем случае, «одну из самых заметных актрис» театра. Ты считаешь себя ведущей артисткой БГАДТ им. М.С. Щепкина?
Если я и считаю себя ведущей артисткой, то только по тому количеству ролей, которые я сыграла за последние несколько лет, и по тому объёму работы, который мной был проделан. Когда я приехала в театр, наблюдала за работой других артистов, за теми задачами, выполнения которых требовали от них режиссёры, за тем, что у них получается, а что не получается либо не делается ими вообще. Какие-то вещи пришлось начинать делать мне. Например, я имею в виду наличие в спектаклях пластики, которая раньше использовалась в театре в меньших объёмах.
А как ты относишься к тому, что нередко твоё сценическое амплуа белгородская пресса по умолчанию определяет как «роковая женщина»?
Я не считаю это актуальным. Такие суждения меня не удивляют, но в своё время я поборола этот стереотип. Действительно, в институте и в начале карьеры меня расстраивало, что мне настойчиво дают исполнять персонажей, которые подходят под определение роковых женщин. Одну за другой я получала роли испанок, итальянок, цыганок… Это уже и мне было неинтересно: ну сколько можно изобразить разных испанок, итальянок, цыганок? Всё равно у нас у всех есть устоявшееся представление, какие они должны быть: кудрявые, чёрные и что-то очень громко кричащие. Возможно, большинству зрительской аудитории интересно это моё амплуа, но я не согласна с такой упрощённой оценкой.
Насколько высок уровень сформированности белгородской театральной критики?
Я считаю, что здесь вообще нет театральной критики. Критик – это профессия, это образование. То, что я читаю в местной прессе – это, как правило, мысли человека, который более или менее увлекается театром и просто высказывает своё суждение. Статьи, которые пишут белгородские журналисты, мне не всегда любопытны и интересны, потому что треть материала – это пересказ сюжета, а две трети – абсолютно субъективное личное мнение. При этом для профессионального развития артисту обязательно нужна объективная театральная критика.
Но как развиваться, если её нет в городе? Да, есть столичные критики, которые пишут о театре достаточно много в периоды фестивалей, однако их разборы направлены на ограниченное количество режиссёрских и актёрских работ.
Тогда каждый артист развивается, как может: кто-то сам находит в себе что-то привлекательное и работает над этим, а кто-то и вовсе не развивается.
Я очень стеснительна, интроверт по натуре. Мне сложно контактировать с окружающими людьми, договариваться. Хотя я и публичный человек, но в данном случае – сапожник без сапог. Я хороший исполнитель, мне проще, чтобы объяснили и точно поставили задачу, тогда я буду это делать. А в вопросах общения мне сложно самой переступать барьер, прилагаю большие для этого усилия.
На первой репетиции «Льва зимой» меня посадили рядом с на тот момент заслуженными артистами России В.А. Стариковым и М.А. Русаковой. От меня требовалось только читать – подавать текст. Мне и это было ужасно страшно делать. В итоге Владимир Андреев просто остановил репетицию и спросил: «Вы боитесь Виталия Алексеевича?» Я ответила: «Нет». Потом спросил: «Вы боитесь Марину Александровну?» Я ответила: «Нет». Я не могла сознаться и сказать «Да». С трудом, постепенно привыкаю к людям.
В Белгороде ставят спектакли представители разных режиссёрских школ и поколений. Есть какие-то отличия в работе с разными режиссёрами?
Разница в масштабе личности каждого конкретного человека. Как начинающий режиссёр может быть очень интересной личностью, так и популярный постановщик может быть скучен. К нам приезжал достаточно известный режиссёр, мне было с ним совершенно неинтересно. Ничего нового не мог ни рассказать, ни объяснить, ни поставить.
Многие артисты ищут свои образы в естественной социальной среде, подмечают какие-то черты, ловят типажи и переносят их на сцену. Ты тоже вовлечена в такое сканирование социальных характеров?
К сожалению, этот поиск происходит всегда и порой неосознанно. В последнее время стараюсь себя контролировать и не заниматься этим. В институте нас действительно учили наблюдать и следить, но это может дорасти до какой-то маниакальности. Получается, что ты не живёшь своей собственной жизнью, а постоянно работаешь. Даже в компаниях, даже на отдыхе, даже на похоронах ты должен работать, ты должен наблюдать за определёнными проявлениями эмоций у людей. Мне кажется, так невозможно жить 24 часа в сутки.
Ты специально себя останавливаешь?..
И говорю себе: сейчас я отдыхаю.
Бывала ли обратная ситуация, когда тебе встречались уже созданные тобой образы в реальной жизни?
Да, бывало, особенно в молодости. При этом часто носителями черт моих персонажей были маргинальные личности, проще говоря «городские сумасшедшие». Были и другие моменты, когда я узнавала персонажа из моего спектакля во вполне типичных представителях общества. Возьмём спектакль «Бешеные деньги» – про женщину, помешанную на богатстве, на драгоценностях, на том, что ей нужно выйти замуж по расчёту. Она любит тратить деньги… Таких образов сейчас мы можем встретить очень много.
Многие известные люди периодически весьма лестно о тебе высказываются по тем или иным профессиональным поводам. Помнится, Валерий Белякович, рассуждая о специфике работы со спектаклем «На дне» в Белгороде, говорил о тебе как о лучшей исполнительнице роли Наташи из всех версий этого спектакля, поставленного по всему миру. Московские критики периодически отмечают работы Вероники Васильевой в восторженных тонах. Похвала статусных лиц производит на тебя какое-то впечатление?
Безусловно производит, мне приятно. Но не более того. Это не значит, что я должна теперь надеть корону и почивать на лаврах. Я не жду высоких оценок, но у нас профессия такая, которая от них, по большому счёту, зависит – не только со стороны статусных людей, но и простого зрителя.
В рецензиях на последние работы тебя зачастую определяют как «ведущую», в крайнем случае, «одну из самых заметных актрис» театра. Ты считаешь себя ведущей артисткой БГАДТ им. М.С. Щепкина?
Если я и считаю себя ведущей артисткой, то только по тому количеству ролей, которые я сыграла за последние несколько лет, и по тому объёму работы, который мной был проделан. Когда я приехала в театр, наблюдала за работой других артистов, за теми задачами, выполнения которых требовали от них режиссёры, за тем, что у них получается, а что не получается либо не делается ими вообще. Какие-то вещи пришлось начинать делать мне. Например, я имею в виду наличие в спектаклях пластики, которая раньше использовалась в театре в меньших объёмах.
А как ты относишься к тому, что нередко твоё сценическое амплуа белгородская пресса по умолчанию определяет как «роковая женщина»?
Я не считаю это актуальным. Такие суждения меня не удивляют, но в своё время я поборола этот стереотип. Действительно, в институте и в начале карьеры меня расстраивало, что мне настойчиво дают исполнять персонажей, которые подходят под определение роковых женщин. Одну за другой я получала роли испанок, итальянок, цыганок… Это уже и мне было неинтересно: ну сколько можно изобразить разных испанок, итальянок, цыганок? Всё равно у нас у всех есть устоявшееся представление, какие они должны быть: кудрявые, чёрные и что-то очень громко кричащие. Возможно, большинству зрительской аудитории интересно это моё амплуа, но я не согласна с такой упрощённой оценкой.
Насколько высок уровень сформированности белгородской театральной критики?
Я считаю, что здесь вообще нет театральной критики. Критик – это профессия, это образование. То, что я читаю в местной прессе – это, как правило, мысли человека, который более или менее увлекается театром и просто высказывает своё суждение. Статьи, которые пишут белгородские журналисты, мне не всегда любопытны и интересны, потому что треть материала – это пересказ сюжета, а две трети – абсолютно субъективное личное мнение. При этом для профессионального развития артисту обязательно нужна объективная театральная критика.
Но как развиваться, если её нет в городе? Да, есть столичные критики, которые пишут о театре достаточно много в периоды фестивалей, однако их разборы направлены на ограниченное количество режиссёрских и актёрских работ.
Тогда каждый артист развивается, как может: кто-то сам находит в себе что-то привлекательное и работает над этим, а кто-то и вовсе не развивается.
Ты читаешь отзывы зрителей о спектаклях с твоим участием?
Я читаю, это интересно. Благодаря Интернету сейчас очень много социальных сетей, форумов, групп. В нашей группе о театре есть информаторы, которые собирают отзывы зрителей и делают своего рода обзоры. Мнение зрителей мне важно, хотя есть артисты, которые к этому равнодушны.
Встречаешься там с критикой в свой адрес?
Да, и если она конструктивная, я стараюсь взять её на вооружение.
По сути, сегодня любой не разбирающийся в театре человек, не имея никакого искусствоведческого образования, имеет возможность публично ставить негативную оценку работе актёра, режиссёра. Его мнение, что немаловажно, будет услышано, и может повлиять на восприятие других людей. Ты считаешь это правильным?
Человек имеет на это право. Хочется ему высказаться – пускай высказывается. Я в этом смысле, можно сказать, толерантна.
В такие моменты нет побуждения вступить в публичную полемику?
Были моменты, когда я задумывалась над этим вопросом. Публично отвечать – точно нет. Я думаю, что это и бесполезно. А вот если человек обратится конкретно ко мне с личным сообщением, то тогда я отвечу.
Насколько критика в социальных сетях мешает тебе в работе?
Она не мешает. По крайней мере, не бьёт по моему самолюбию. Я умею отсеивать такую информацию.
Были ли работы, которые вне зависимости от оценок общественности и профессиональных критиков ты сама посчитала неудачными?
Я всегда недовольна своей работой. Всегда, когда спектакль находится на выпуске, считаю, что могла бы сделать больше. Возьмём спектакль «Горе от ума», который мы играем уже десять лет. Во время его выпуска мне было 22 года, и многие режиссёрские задачи, если и были понятны, то не были доступны, либо я их не могла воплотить. Просто на тот момент не было опыта таких эмоциональных переживаний. Сейчас мне уже многое ясно в этой пьесе, и только теперь я абсолютно понимаю то, о чём тогда меня просил режиссёр.
Таким образом, спектакль меняется в зависимости от глубины понимания материала актёрами. За эти десять лет изменилось и общество, которому были адресованы режиссёрские замыслы. Успевает ли спектакль адаптироваться под социальные изменения?
Я не скажу, что спектакль изменяется вслед за всем обществом. Но он растёт, и делает это за счёт конкретных индивидуальностей, которые играют на сцене. Артисты, которые с годами приобретают опыт, мудрость, обеспечивают жизнеспособность спектакля и в современных реалиях. Меняются люди – и спектакль меняется.
Рассуждая об изменениях в восприятии окружающего мира с возрастом, ты призналась однажды: «Если в двадцать мне казалось, что важно быть яркой, пылкой, полной энергии и красоты, то теперь я начинаю понимать, что сила женщины заключается в её слабости». Ты же не станешь отрицать, что слабая женщина одновременно может быть и яркой, и пылкой, и полной энергии?
Одно другого не исключает, конечно. Но прежде всего, я имела в виду, что раньше важно было непременно самовыразиться, чтобы тебя заметили. Выделиться из серой массы можно, будучи яркой, красивой и пылкой. А сейчас, когда это стало неважно, когда я уже где-то и выделилась, можно искать в себе другие вещи.
«Передо мной сейчас стоит важная задача: сделать так, чтобы меня хватало и семье, и зрителю», – ещё одна твоя публичная фраза из того же интервью «Нашему Белгороду». По сути, ты пытаешься найти баланс между западной и восточной моделями современной женщины – грубо говоря, между карьеристкой и домохозяйкой.
Да, так и есть. Раньше я склонялась к первой модели, а теперь, действительно, ищу этот баланс. Находить удаётся не всегда: когда я пытаюсь всё совместить, начинается конфликт с самой собой. Не могу сказать, что получается относиться к семье и работе по принципу «котлеты отдельно, а мухи отдельно». У меня всё смешивается в кучу, и возникает хаос. Знаю, что очень многим удаётся, но у них, должно быть, больше мудрости.
Значит ли это, что «важная задача» по-прежнему стоит перед тобой?
За время, прошедшее с того интервью, подрос сын, который стал для меня помощником в решении этой задачи. Теперь стало легче. Можно сказать, что уже в нахождении того самого баланса семья всё больше идёт мне навстречу. Такая поддержка очень сильно помогает.
В 2011 году участники сообщества о театре Вконтакте собирали вопросы для интервью с тобой. Могу ошибаться, но, по-моему, интервью так и не состоялось. Между тем тематика тех вопросов, которые были собраны, крайне любопытна, особенно для составления социального портрета типичных театралов в Интернете того времени. Я в порядке шутки поддержал один из вопросов, что мне тогда показалось очень занятным. Теперь не имею права не задать тебе его, несмотря на неформат. Уверен, что твои поклонницы будут мне благодарны. Итак, какая любимая диета Вероники Васильевой?
Мне кажется, я припоминаю эту историю. Диета?.. Здоровый образ жизни, правильное к жизни отношение – вот и вся диета.
Беседовал Никита СТАРИКОВ
Источник
Я читаю, это интересно. Благодаря Интернету сейчас очень много социальных сетей, форумов, групп. В нашей группе о театре есть информаторы, которые собирают отзывы зрителей и делают своего рода обзоры. Мнение зрителей мне важно, хотя есть артисты, которые к этому равнодушны.
Встречаешься там с критикой в свой адрес?
Да, и если она конструктивная, я стараюсь взять её на вооружение.
По сути, сегодня любой не разбирающийся в театре человек, не имея никакого искусствоведческого образования, имеет возможность публично ставить негативную оценку работе актёра, режиссёра. Его мнение, что немаловажно, будет услышано, и может повлиять на восприятие других людей. Ты считаешь это правильным?
Человек имеет на это право. Хочется ему высказаться – пускай высказывается. Я в этом смысле, можно сказать, толерантна.
В такие моменты нет побуждения вступить в публичную полемику?
Были моменты, когда я задумывалась над этим вопросом. Публично отвечать – точно нет. Я думаю, что это и бесполезно. А вот если человек обратится конкретно ко мне с личным сообщением, то тогда я отвечу.
Насколько критика в социальных сетях мешает тебе в работе?
Она не мешает. По крайней мере, не бьёт по моему самолюбию. Я умею отсеивать такую информацию.
Были ли работы, которые вне зависимости от оценок общественности и профессиональных критиков ты сама посчитала неудачными?
Я всегда недовольна своей работой. Всегда, когда спектакль находится на выпуске, считаю, что могла бы сделать больше. Возьмём спектакль «Горе от ума», который мы играем уже десять лет. Во время его выпуска мне было 22 года, и многие режиссёрские задачи, если и были понятны, то не были доступны, либо я их не могла воплотить. Просто на тот момент не было опыта таких эмоциональных переживаний. Сейчас мне уже многое ясно в этой пьесе, и только теперь я абсолютно понимаю то, о чём тогда меня просил режиссёр.
Таким образом, спектакль меняется в зависимости от глубины понимания материала актёрами. За эти десять лет изменилось и общество, которому были адресованы режиссёрские замыслы. Успевает ли спектакль адаптироваться под социальные изменения?
Я не скажу, что спектакль изменяется вслед за всем обществом. Но он растёт, и делает это за счёт конкретных индивидуальностей, которые играют на сцене. Артисты, которые с годами приобретают опыт, мудрость, обеспечивают жизнеспособность спектакля и в современных реалиях. Меняются люди – и спектакль меняется.
Рассуждая об изменениях в восприятии окружающего мира с возрастом, ты призналась однажды: «Если в двадцать мне казалось, что важно быть яркой, пылкой, полной энергии и красоты, то теперь я начинаю понимать, что сила женщины заключается в её слабости». Ты же не станешь отрицать, что слабая женщина одновременно может быть и яркой, и пылкой, и полной энергии?
Одно другого не исключает, конечно. Но прежде всего, я имела в виду, что раньше важно было непременно самовыразиться, чтобы тебя заметили. Выделиться из серой массы можно, будучи яркой, красивой и пылкой. А сейчас, когда это стало неважно, когда я уже где-то и выделилась, можно искать в себе другие вещи.
«Передо мной сейчас стоит важная задача: сделать так, чтобы меня хватало и семье, и зрителю», – ещё одна твоя публичная фраза из того же интервью «Нашему Белгороду». По сути, ты пытаешься найти баланс между западной и восточной моделями современной женщины – грубо говоря, между карьеристкой и домохозяйкой.
Да, так и есть. Раньше я склонялась к первой модели, а теперь, действительно, ищу этот баланс. Находить удаётся не всегда: когда я пытаюсь всё совместить, начинается конфликт с самой собой. Не могу сказать, что получается относиться к семье и работе по принципу «котлеты отдельно, а мухи отдельно». У меня всё смешивается в кучу, и возникает хаос. Знаю, что очень многим удаётся, но у них, должно быть, больше мудрости.
Значит ли это, что «важная задача» по-прежнему стоит перед тобой?
За время, прошедшее с того интервью, подрос сын, который стал для меня помощником в решении этой задачи. Теперь стало легче. Можно сказать, что уже в нахождении того самого баланса семья всё больше идёт мне навстречу. Такая поддержка очень сильно помогает.
В 2011 году участники сообщества о театре Вконтакте собирали вопросы для интервью с тобой. Могу ошибаться, но, по-моему, интервью так и не состоялось. Между тем тематика тех вопросов, которые были собраны, крайне любопытна, особенно для составления социального портрета типичных театралов в Интернете того времени. Я в порядке шутки поддержал один из вопросов, что мне тогда показалось очень занятным. Теперь не имею права не задать тебе его, несмотря на неформат. Уверен, что твои поклонницы будут мне благодарны. Итак, какая любимая диета Вероники Васильевой?
Мне кажется, я припоминаю эту историю. Диета?.. Здоровый образ жизни, правильное к жизни отношение – вот и вся диета.
Беседовал Никита СТАРИКОВ
Источник