Молодой и талантливый режиссер Игорь Ткачев не перестает радовать публику смелыми постановками. В этом году театральный сезон откроется сразу двумя премьерами, которые наверняка не разочаруют зрителя. С читателями BF их постановщик поделился творческими планами и рассказал о том, что его вдохновляет.
О СЕМЬЕ
Для артиста самое главное — уютное гнездышко, куда ты возвращаешься после спектакля, измотанный, сменив несколько рубашек. Ты приезжаешь домой, а там царит настоящая идиллия, ждут горячий суп, любимая жена и дочь. Я благодарен моей супруге Эвелине за поддержку. Понимаю, насколько сложно быть женой режиссера, какое колоссальное требуется терпение.
Ведь театр отбирает все силы. Все, что за его пределами, рано или поздно уходит на второй план.
О ТЕАТРЕ
Театр — это особый мир, попав в который выбраться практически невозможно. Ты сидишь в зале, медленно гаснет свет, замолкают соседи, возникает ощущение внутреннего трепета. Ты находишься в предвкушении чего-то таинственного. Театр очень помогает в жизни. Ты становишься более раскрепощенным, уверенным.
Для артиста самое главное — уютное гнездышко, куда ты возвращаешься после спектакля, измотанный, сменив несколько рубашек. Ты приезжаешь домой, а там царит настоящая идиллия, ждут горячий суп, любимая жена и дочь. Я благодарен моей супруге Эвелине за поддержку. Понимаю, насколько сложно быть женой режиссера, какое колоссальное требуется терпение.
Ведь театр отбирает все силы. Все, что за его пределами, рано или поздно уходит на второй план.
О ТЕАТРЕ
Театр — это особый мир, попав в который выбраться практически невозможно. Ты сидишь в зале, медленно гаснет свет, замолкают соседи, возникает ощущение внутреннего трепета. Ты находишься в предвкушении чего-то таинственного. Театр очень помогает в жизни. Ты становишься более раскрепощенным, уверенным.
— Игорь, как Вы пришли в режиссуру?
— Для начала я хотел бы рассказать о том, что составляет основу моей жизни — актерской деятельности. В школе увлечения театральным искусством у меня не было. До 5 лет я вообще молчал. Моя мама ходила, убитая горем. Почему я молчал? Не знаю. Собирал, наверное, что-то внутри себя. В школьные годы я был ужасным домоседом. Помню лишь, что несколько раз всем классом в добровольно-принудительном порядке нас водили в театр. Но однажды, услышав объявление по радио о том, что в театральную студию при белгородском драмтеатре проводится дополнительный набор, пришел туда вместе со своим другом, внуком знаменитого артиста Охлопкова. Тогда мы совершенно не были готовы, даже стихотворения не могли прочитать. Но вскоре с театром мы подружились.
Затем мой друг собрался поступать в Воронеж и попросил меня поехать с ним в качестве группы поддержки. Когда мы приехали в Воронежскую академию искусств, в коридоре я случайно встретил мастера, который набирал курс. Он предложил пройти прослушивание. Я прочитал то, что помнил из школьной программы — Гумилева и небольшой отрывочек из моего любимого произведения «Мертвые души». И так меня сразу взяли на третий тур. Закончив обучение в Воронежской академии искусств, в Белгородский театр попал по семейным обстоятельствам. Несколько раз меня приглашали в столичные театры, но все же я вернулся в Белгород и вот уже 12 лет являюсь единственным коренным белгородцем нашей труппы. Отработав в белгородском драмтеатре 7 лет, судьба свела меня с великим мэтром советского кино и театра — Владимиром Андреевым, в то время руководителем театра им. Ермоловой. Тогда он ставил спектакль «Не в свои сани не садись» и предложил мне сыграть главную роль. По его совету и под его покровительством я продолжил свое образование в РАТИ-ГИТИСе на режиссерском факультете.
— ГИТИС — легендарный театральный вуз. Что Вам больше всего запомнилось?
— После небольшого провинциального города столичный вуз производит большое впечатление. Когда заходишь в фойе ГИТИСа, отовсюду на тебя смотрят знаменитые медийные лица. Ощущение, будто ты попадаешь в храм; проникаешься особой атмосферой, испытываешь душевный подъем. Ты чувствуешь какую-то сопричастность к великому таинству и прикасаешься к чему-то запретному. Кстати, сейчас на 4-м курсе РАТИ-ГИТИСа учится мой старший сын. Он уже снимается в кино. Для отца большего счастья нет, когда дети идут по его стопам и даже берут ступенькой выше.
— Вы как представитель нового поколения режиссеров, что можете сказать о молодых режиссерах?
— Режиссер — это такая же зависимая профессия, как и актер. Действия режиссера во многом зависят от политики, которую в данный момент проводит театр, от сложившихся традиций. Многие московские театры, например МХАТ Дорониной, придерживаются только лишь классических устоев и традиций. Если говорить о театре открытой формы, который носит приставку «лаборатория», «студия», понятно, что они нацелены на режиссеров, которые находятся в постоянном поиске. Наш театр привлекателен тем, на мой взгляд, что здесь помимо основной линии классического русского репертуара есть возможность экспериментировать, пробовать разные жанры.
— Наверное, это заслуга художественного руководителя БГАДТ им. Щепкина?
— Руководитель нашего театра — гений, созидательный человек, который обладает шестым чувством. Человек-рентген, знающий наперед, что будет с каждым. У нас ведь единственный, по-моему, театр в России, который существует без главного режиссера. Все держится на харизме художественного руководителя, на его внутреннем чутье, порой даже зверином. Скажу, что наш руководитель умудрился воспитать не только театральную труппу, но и публику.
— В новом сезоне запланировано несколько ваших премьер — «Сказание о Иоасафе», «Ночь на светлой улице». Чем Вас заинтересовали именно эти сюжеты?
— «Сказание о Иоасафе» — в самом названии этого спектакля уже заложен жанр. Мы долго искали определение, не могли найти подходящее слово применительно к житию святого человека. Сюжет построен как на исторических фактах, так и на домыслах. Это уникальный, чрезвычайно интересный и достаточно сложный проект. Это такая работа, которая запоминается на всю жизнь, заставляет задуматься и оставляет много вопросов как у режиссера, так и у зрителя.
Что касается пьесы «Ночь на светлой улице». В ней намешаны мистика и детектив, любовь и измены. Все действия происходят за одну ночь с женщиной бальзаковского возраста. Героиня встречает одного странного человека и начинает по-иному оценивать все, что с ней происходит. Но этот загадочный герой исчезает так же внезапно, как и появился. Основная сложность для меня была в том, что пришлось ставить этот спектакль и играть в нем одновременно.
— Что такое театр лично для Вас?
— Для меня театр — это такая бактерия, которая попадает в тебя, и вывести ее практически невозможно. Это постоянное желание вдыхать воздух сцены, находиться в этой удивительной атмосфере полумрака.
— А есть ли у Вас режиссерская мечта?
— Есть одно произведение американского классика Джона Стейнбека «О мышах и людях», которое я мечтаю поставить. Это трагическая история двух бродячих работяг. Автор говорит о колоссальной энергии, которая несет разрушение. Также в планах Эдмон Ростан «Романтики» — это молодежный красочный спектакль. Можно также что-то из Булгакова посмотреть. А в плане актерского мастерства хочу сыграть Александра Чацкого, ведь что может быть интереснее для артиста? Этот образ очень близок русскому народу. Такой вот Гамлет, только для нашей публики.
— Как Вы относитесь к западным театрам, которые более свободно трактуют классику?
— Однажды я смотрел постановку шведского театра «Белоснежка и семь гномов», где абсолютно голый король бегал по залу на шпильках и приставал к зрителям. Ты приходишь в надежде увидеть что-то необычное, а взамен получаешь чью-то больную фантазию. Я считаю, что театр всегда должен быть, как и сцена, на метр двадцать выше зала, он должен нести высочайший уровень культуры.
Журнал "Bellfashion"
— Для начала я хотел бы рассказать о том, что составляет основу моей жизни — актерской деятельности. В школе увлечения театральным искусством у меня не было. До 5 лет я вообще молчал. Моя мама ходила, убитая горем. Почему я молчал? Не знаю. Собирал, наверное, что-то внутри себя. В школьные годы я был ужасным домоседом. Помню лишь, что несколько раз всем классом в добровольно-принудительном порядке нас водили в театр. Но однажды, услышав объявление по радио о том, что в театральную студию при белгородском драмтеатре проводится дополнительный набор, пришел туда вместе со своим другом, внуком знаменитого артиста Охлопкова. Тогда мы совершенно не были готовы, даже стихотворения не могли прочитать. Но вскоре с театром мы подружились.
Затем мой друг собрался поступать в Воронеж и попросил меня поехать с ним в качестве группы поддержки. Когда мы приехали в Воронежскую академию искусств, в коридоре я случайно встретил мастера, который набирал курс. Он предложил пройти прослушивание. Я прочитал то, что помнил из школьной программы — Гумилева и небольшой отрывочек из моего любимого произведения «Мертвые души». И так меня сразу взяли на третий тур. Закончив обучение в Воронежской академии искусств, в Белгородский театр попал по семейным обстоятельствам. Несколько раз меня приглашали в столичные театры, но все же я вернулся в Белгород и вот уже 12 лет являюсь единственным коренным белгородцем нашей труппы. Отработав в белгородском драмтеатре 7 лет, судьба свела меня с великим мэтром советского кино и театра — Владимиром Андреевым, в то время руководителем театра им. Ермоловой. Тогда он ставил спектакль «Не в свои сани не садись» и предложил мне сыграть главную роль. По его совету и под его покровительством я продолжил свое образование в РАТИ-ГИТИСе на режиссерском факультете.
— ГИТИС — легендарный театральный вуз. Что Вам больше всего запомнилось?
— После небольшого провинциального города столичный вуз производит большое впечатление. Когда заходишь в фойе ГИТИСа, отовсюду на тебя смотрят знаменитые медийные лица. Ощущение, будто ты попадаешь в храм; проникаешься особой атмосферой, испытываешь душевный подъем. Ты чувствуешь какую-то сопричастность к великому таинству и прикасаешься к чему-то запретному. Кстати, сейчас на 4-м курсе РАТИ-ГИТИСа учится мой старший сын. Он уже снимается в кино. Для отца большего счастья нет, когда дети идут по его стопам и даже берут ступенькой выше.
— Вы как представитель нового поколения режиссеров, что можете сказать о молодых режиссерах?
— Режиссер — это такая же зависимая профессия, как и актер. Действия режиссера во многом зависят от политики, которую в данный момент проводит театр, от сложившихся традиций. Многие московские театры, например МХАТ Дорониной, придерживаются только лишь классических устоев и традиций. Если говорить о театре открытой формы, который носит приставку «лаборатория», «студия», понятно, что они нацелены на режиссеров, которые находятся в постоянном поиске. Наш театр привлекателен тем, на мой взгляд, что здесь помимо основной линии классического русского репертуара есть возможность экспериментировать, пробовать разные жанры.
— Наверное, это заслуга художественного руководителя БГАДТ им. Щепкина?
— Руководитель нашего театра — гений, созидательный человек, который обладает шестым чувством. Человек-рентген, знающий наперед, что будет с каждым. У нас ведь единственный, по-моему, театр в России, который существует без главного режиссера. Все держится на харизме художественного руководителя, на его внутреннем чутье, порой даже зверином. Скажу, что наш руководитель умудрился воспитать не только театральную труппу, но и публику.
— В новом сезоне запланировано несколько ваших премьер — «Сказание о Иоасафе», «Ночь на светлой улице». Чем Вас заинтересовали именно эти сюжеты?
— «Сказание о Иоасафе» — в самом названии этого спектакля уже заложен жанр. Мы долго искали определение, не могли найти подходящее слово применительно к житию святого человека. Сюжет построен как на исторических фактах, так и на домыслах. Это уникальный, чрезвычайно интересный и достаточно сложный проект. Это такая работа, которая запоминается на всю жизнь, заставляет задуматься и оставляет много вопросов как у режиссера, так и у зрителя.
Что касается пьесы «Ночь на светлой улице». В ней намешаны мистика и детектив, любовь и измены. Все действия происходят за одну ночь с женщиной бальзаковского возраста. Героиня встречает одного странного человека и начинает по-иному оценивать все, что с ней происходит. Но этот загадочный герой исчезает так же внезапно, как и появился. Основная сложность для меня была в том, что пришлось ставить этот спектакль и играть в нем одновременно.
— Что такое театр лично для Вас?
— Для меня театр — это такая бактерия, которая попадает в тебя, и вывести ее практически невозможно. Это постоянное желание вдыхать воздух сцены, находиться в этой удивительной атмосфере полумрака.
— А есть ли у Вас режиссерская мечта?
— Есть одно произведение американского классика Джона Стейнбека «О мышах и людях», которое я мечтаю поставить. Это трагическая история двух бродячих работяг. Автор говорит о колоссальной энергии, которая несет разрушение. Также в планах Эдмон Ростан «Романтики» — это молодежный красочный спектакль. Можно также что-то из Булгакова посмотреть. А в плане актерского мастерства хочу сыграть Александра Чацкого, ведь что может быть интереснее для артиста? Этот образ очень близок русскому народу. Такой вот Гамлет, только для нашей публики.
— Как Вы относитесь к западным театрам, которые более свободно трактуют классику?
— Однажды я смотрел постановку шведского театра «Белоснежка и семь гномов», где абсолютно голый король бегал по залу на шпильках и приставал к зрителям. Ты приходишь в надежде увидеть что-то необычное, а взамен получаешь чью-то больную фантазию. Я считаю, что театр всегда должен быть, как и сцена, на метр двадцать выше зала, он должен нести высочайший уровень культуры.
Журнал "Bellfashion"