23 апреля весь просвещённый мир будет отмечать 450-летие со дня рождения Уильяма Шекспира. Этой дате Белгородский государственный академический драматический театр имени М. С. Щепкина посвятил премьеру спектакля «Гамлет». Его первые представления состоятся 17 и 18 апреля. А накануне народный артист России, режиссёр Валерий Белякович дал эксклюзивное интервью «Белгородским известиям».
– Валерий Романович, сколько в Вашей режиссёрской биографии шекспировских спектаклей?
– Если быть абсолютно точным, то в 2010 году, на момент присуждения мне премии правительства Российской Федерации в области культуры за цикл спектаклей «Шекспир на рубеже веков», их было 25. С тех пор добавилось ещё три...
– В одном из интервью Вы сказали, что Шекспир – Ваш автор...
– Он не только мой автор, это театральная Библия. Ему удалось воплотить все проблемы человеческой жизни, все проблемы века своего и то, что продолжает волновать нас сегодня. Вот сейчас мы репетируем «Гамлета», в финале которого, как известно, приходит Фортинбрас со словами: «На этот край есть право у меня...». Отец Гамлета отнял владения у норвежского властителя, а после печальной развязки принц Фортинбрас возвращает себе утраченные земли. Параллели с сегодняшней нашей жизнью, заставляющие задуматься о причинах и следствиях трагических событий, вырисовываются вполне определённые! И такая современность бьёт у Шекспира в каждом слове.
– Игровой шекспировский театр, импровизационность, которая есть в его природе, – Вам это близко?
– Тут вот какая штука: импровизационность хороша в том случае, когда спектакль имеет железобетонный каркас. Иначе всё развалится! И далеко не каждый актёр имеет право на импровизацию...
– Но Вы, как создатель спектакля, позволяете себе пофантазировать, поиграть с Шекспиром?
– Я столько раз ставил Шекспира и сам играл в этих спектаклях, что без фантазии мне бы стало скучно! Я же не автомат, чтобы воспроизводить на сцене одно и то же, пусть я и ставлю, скажем, «Гамлета» не в первый раз. Конечно, я иду от актёра, от его индивидуальности, и вместе мы придумываем решение той или иной сцены. В общем, фантазия совсем не возбраняется, но – – в рамках чёткого режиссёрского замысла.
– Ревнители чистоты классики не упрекают Вас в вольном обращении с Шекспиром?
– Бог мой, сегодня степень вмешательства режиссёра в авторский текст такова, что от первоисточника порой и не остаётся ничего! Но меня в этом упрекнуть сложно. Я изучил, наверное, около 60 переводов «Гамлета», даже один из последних – Алексея Цветкова. И всё же каноническим текстом для меня является перевод Бориса Пастернака, все монологи в моём спектакле звучат так, как они написаны. Конечно, какие-то прозаические смычки, переходы в тексте я подгоняю, сжимаю, чтобы избежать длиннот, придать динамику спектаклю. Время и жизнь сегодня таковы, что играть долго нельзя.
– Скажите, при таком глубоком погружении в творческий мир Шекспира Вас занимал «шекспировский вопрос»? Важно, кто это мог быть: сын перчаточника из Стратфорда или группа лондонских авторов-аристократов?
– Я сам парень с рабочей окраины, у нас и книг-то в доме не было. Но судьба так распорядилась, что сначала я окончил факультет русского языка и литературы Московского педагогического института, потом режиссёрский в ГИТИСе. В общем, жизнь на меня обрушила мощный культурный пласт... Тем более что у нас в Московском театре на Юго-Западе председателем общественного совета была Марина Дмитриевна Литвинова, известнейший переводчик и шекспировед. Конечно, мы с ней много общались, обсуждали многие вопросы жизни и творчества Шекспира, в том числе и различные версии авторства. Как-то Марина Дмитриевна спросила у меня: «Валерий Романович, ну вот Вы ставите Шекспира... Вы же должны почувствовать душу автора, кто это?». И я ответил ей: «Марина Дмитриевна, здесь автор – Бог». Остальное для меня неважно – был ли это действительно Уильям Шекспир, или граф Рэтленд с супругой, или философ Фрэнсис Бэкон, или поэт и драматург Бен Джонсон... Я вчера посмотрел очень хороший фильм «Ной»... Там в финале, когда «поездка» уже закончилась, есть эпизод, где Ной смотрит в небо и видит, как оттуда идут радужные круги, какие-то сферические волны. Это пульсации Бога. И для меня общение с Шекспиром равно вот этому взгляду Ноя на небо. Я не могу Шекспира представить конкретным человеком, для меня это нечто, данное нам свыше.
– «Гамлета» с Виктором Авиловым в заглавной роли Вы впервые поставили в Театре на Юго-Западе в 1984 году. И самый авторитетный советский шекспировед Александр Абрамович Аникст сказал об этом спектакле, что это «Гамлет» заново открытый. В чём была новизна того прочтения?
– Мне было тогда 34 года, Авилову – 31... Мы сделали своего «Гамлета» за 15 дней. Галя Галкина, жена Виктора, рассказывала, что во время работы над спектаклем он не спал ни одной ночи, всё время проговаривал монологи. И я не спал! Все участники спектакля тогда находились в каком-то странном творческом котле, не хотели уходить с репетиций, спорили о решении финала, о том, какие должны быть костюмы. Мы были сумасшедшие! Много ли мы тогда знали о Шекспире и вообще? Да нет! Просто очень хотели поставить «Гамлета». И играли его почти так, как играли в шекспировском «Глобусе» – на голой сцене. Зато главной фигурой в нашем спектакле был именно актёр.
Сейчас я понимаю, что тот «Гамлет» был где-то наивен, но мы делали его с невероятным горением, с погружением в стихию страстей, с молодым темпераментом. И это не могло остаться незамеченным. Когда на спектакль пришёл Аникст (причём пришёл сам, никто его к нам не тянул – просто уровень человеческий и профессиональный тогда был таков), его прежде всего и поразила, наверное, та шекспировская страстность, с которой мы существовали на сцене. После этого он написал большую статью, где как раз и говорится о заново открытом «Гамлете». Я до сих пор ею размахиваю, как индульгенцией, когда кто-то пытается сказать: мол, Белякович что-то в «Гамлете» делает не так.
С постановкой первого «Гамлета» связана одна любопытная история. Мне очень нравился «Гамлет» режиссёра Николая Охлопкова в Московском академическом театре имени Вл. Маяковского. Там были потрясающие декорации и костюмы. И когда мы стали ставить «Гамлета» на Юго-Западе, я втёрся в доверие к женщинам из костюмерного цеха «Маяковки», и они мне отдали всё, что осталось от охлопковского спектакля. Так Витя Авилов у нас играл в костюме Эдуарда Марцевича, а исполнительница роли Офелии – в платье Светланы Немоляевой. Вот такой ручеёк просочился в молодой Театр на Юго-Западе – от великого Охлопкова, ученика Мейерхольда. Если же вспомнить, что учеником Всеволода Эмильевича был мой учитель Борис Равенских, а Андрей Гончаров, у которого я тоже успел поучиться, возглавлял Театр имени Маяковского, то получается, ручеёк этот был вовсе не случайным.
– Спустя 20 лет Вы снова ставите «Гамлета» в своём театре... Почему решили вернуться к этой пьесе, как время повлияло на её сценическую трактовку?
– Время здесь ни при чём. Просто автор любимый – у меня есть замысел поставить все великие трагедии Шекспира. Так что теперь у меня на очереди «Отелло» и «Король Лир». А к «Гамлету» вернулся снова, потому что считаю так: если в театре идёт этот спектакль, значит, с театром всё в порядке. Кстати, это я говорю и про Белгородский драматический театр. Здесь сильная труппа, которая способна играть Шекспира. Мои крики на репетиции не в счёт. Этот театр нас с помощником поражает своей чистотой – не только внешней, но и внутренней, чистотой отношений к делу и друг с другом. В Белгороде я себя чувствую стеклянной банкой, укутанной ватой! Почему только скажешь что-то – уже всё готово? Костюмы несут, головные уборы покупают... Никто не говорит: что вы там придумали, на это нет денег! Таких театров больше нет, уж можете мне поверить, я поработал во многих. Мне здесь удивительно легко и радостно работать.
– Вы ставили «Гамлета» и «Ромео и Джульетту» в Японии. Как транспонируются шекспировские страсти на японскую почву?
– «Ромео и Джульетту» я ставил таким образом, чтобы клан Капулетти играли японские актёры, а клан Монтекки – русские, мои артисты из Театра на Юго-Западе. И спектакль получился про Японию и Россию – нашу взаимную любовь, дружбу и ненависть. А «Гамлет» пользуется там невероятной популярностью! В Японии существуют зрительские театральные союзы, и если спектакль завоевал у них хорошую репутацию, его будут приглашать во все уголки страны. И уже не осталось ни одного японского города, где ни показывали бы «Гамлета» Беля-сана – как меня там называют.
Страсти у японцев, конечно, немного другие – не наши, идущие из глубин, из нутра. У них эмоции как будто на поверхности, без подводных течений, выражаются через мимику, хотя на самом деле всё сложнее. Я уже 25 лет езжу работать в Японию, но так и не приблизился к разгадке менталитета этого великого народа. Разумеется, там я поставил другой вариант «Гамлета», более приближенный по стилистике к традиционному японскому театру кабуки.
Премьера японского «Гамлета» у меня состоялась 11 марта 2012 года, когда началось знаменитое землетрясение. Я репетировал сцену отплытия Гамлета в Англию, актёры раскачивали трубы, которые служат в этом спектакле единственной декорацией... И вижу, что как-то слишком рьяно они трубы раскачивают, прямо ходуном всё ходит! «Вы что, обалдели?!» – закричал я артистам, прежде чем понял, что произошло. Потом начался ужас, который длился минут пять, но показался мне целой вечностью. Я воочию увидел ад...
– Белгородские зрители, которые уже видели Ваши спектакли «Куклы» и «На дне», конечно же, ждут зрелища необычного – феерии драмы, музыки, пластики, света... В своих ожиданиях они не обманутся, судя по тому, что я увидела на репетиции. А вот чего Вы ждёте от зрителей? С какими мыслями и чувствами Вы хотели отпустить их со спектакля?
– Есть такое слово – катарсис, что значит очищение, знаковое для людей театра. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы зрители это испытали, почувствовали природу и чудо театрального искусства. Мы ничего не сможем с этим миром поделать, изменить его. Но театр может сделать так, чтобы люди задумались: «Мать честная, а ведь так и происходит, так поступают и с нами, так поступаем и мы!» Прав ли Гамлет, что он медлит, или сразу «надо оказать сопротивленье», не дожидаясь, когда убьют тебя? У каждого из нас была ситуация в жизни, когда приходилось отвечать на вопрос: быть или не быть? И после того как эти слова прозвучат со сцены, мне бы хотелось, чтобы зритель сказал себе: «Это про меня...» А после прихода Фортинбраса понял бы, что это тоже про нас. Ибо если посеяно зло, то его круги неизбежно будут расходиться шире и шире, захватывая в себя всё больше пространства, всё больше людей... И в итоге можно потерять и власть, и жизнь, и страну... А значит, надо постараться жить так, чтобы не умножать зло вокруг себя...
P. S. В спектакле задействованы заслуженные артисты РФ Виталий Бгавин (Полоний), Иван Кириллов (призрак отца Гамлета), артисты Оксана Катанская (Офелия), Эвелина Ткачёва (Гертруда), Дмитрий Беседа (Гамлет), Антон Блискунов (Лаэрт), Алексей Колчев (Горацио), Игорь Ткачёв (Клавдий) и другие.
Справка. Валерий Белякович – российский актёр и режиссёр, народный артист Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Московского театра на Юго-Западе (с 1977), театральный педагог. Лауреат премии Московских профсоюзов деятелей искусств (1991), лауреат премии мэрии Москвы (2000), удостоен премии правительства Российской Федерации в области культуры за цикл спектаклей «Шекспир на рубеже веков» (2010) и гранта президента Российской Федерации на издание книги «Вперёд, к Станиславскому!» (2013). Неоднократно был приглашён на постановки в театрах Москвы, Нижнего Новгорода, Пензы, Белгорода, городах США и Японии.
Наталья Почернина,
"БелПресса", 17 апреля 2014 г.
– Валерий Романович, сколько в Вашей режиссёрской биографии шекспировских спектаклей?
– Если быть абсолютно точным, то в 2010 году, на момент присуждения мне премии правительства Российской Федерации в области культуры за цикл спектаклей «Шекспир на рубеже веков», их было 25. С тех пор добавилось ещё три...
– В одном из интервью Вы сказали, что Шекспир – Ваш автор...
– Он не только мой автор, это театральная Библия. Ему удалось воплотить все проблемы человеческой жизни, все проблемы века своего и то, что продолжает волновать нас сегодня. Вот сейчас мы репетируем «Гамлета», в финале которого, как известно, приходит Фортинбрас со словами: «На этот край есть право у меня...». Отец Гамлета отнял владения у норвежского властителя, а после печальной развязки принц Фортинбрас возвращает себе утраченные земли. Параллели с сегодняшней нашей жизнью, заставляющие задуматься о причинах и следствиях трагических событий, вырисовываются вполне определённые! И такая современность бьёт у Шекспира в каждом слове.
– Игровой шекспировский театр, импровизационность, которая есть в его природе, – Вам это близко?
– Тут вот какая штука: импровизационность хороша в том случае, когда спектакль имеет железобетонный каркас. Иначе всё развалится! И далеко не каждый актёр имеет право на импровизацию...
– Но Вы, как создатель спектакля, позволяете себе пофантазировать, поиграть с Шекспиром?
– Я столько раз ставил Шекспира и сам играл в этих спектаклях, что без фантазии мне бы стало скучно! Я же не автомат, чтобы воспроизводить на сцене одно и то же, пусть я и ставлю, скажем, «Гамлета» не в первый раз. Конечно, я иду от актёра, от его индивидуальности, и вместе мы придумываем решение той или иной сцены. В общем, фантазия совсем не возбраняется, но – – в рамках чёткого режиссёрского замысла.
– Ревнители чистоты классики не упрекают Вас в вольном обращении с Шекспиром?
– Бог мой, сегодня степень вмешательства режиссёра в авторский текст такова, что от первоисточника порой и не остаётся ничего! Но меня в этом упрекнуть сложно. Я изучил, наверное, около 60 переводов «Гамлета», даже один из последних – Алексея Цветкова. И всё же каноническим текстом для меня является перевод Бориса Пастернака, все монологи в моём спектакле звучат так, как они написаны. Конечно, какие-то прозаические смычки, переходы в тексте я подгоняю, сжимаю, чтобы избежать длиннот, придать динамику спектаклю. Время и жизнь сегодня таковы, что играть долго нельзя.
– Скажите, при таком глубоком погружении в творческий мир Шекспира Вас занимал «шекспировский вопрос»? Важно, кто это мог быть: сын перчаточника из Стратфорда или группа лондонских авторов-аристократов?
– Я сам парень с рабочей окраины, у нас и книг-то в доме не было. Но судьба так распорядилась, что сначала я окончил факультет русского языка и литературы Московского педагогического института, потом режиссёрский в ГИТИСе. В общем, жизнь на меня обрушила мощный культурный пласт... Тем более что у нас в Московском театре на Юго-Западе председателем общественного совета была Марина Дмитриевна Литвинова, известнейший переводчик и шекспировед. Конечно, мы с ней много общались, обсуждали многие вопросы жизни и творчества Шекспира, в том числе и различные версии авторства. Как-то Марина Дмитриевна спросила у меня: «Валерий Романович, ну вот Вы ставите Шекспира... Вы же должны почувствовать душу автора, кто это?». И я ответил ей: «Марина Дмитриевна, здесь автор – Бог». Остальное для меня неважно – был ли это действительно Уильям Шекспир, или граф Рэтленд с супругой, или философ Фрэнсис Бэкон, или поэт и драматург Бен Джонсон... Я вчера посмотрел очень хороший фильм «Ной»... Там в финале, когда «поездка» уже закончилась, есть эпизод, где Ной смотрит в небо и видит, как оттуда идут радужные круги, какие-то сферические волны. Это пульсации Бога. И для меня общение с Шекспиром равно вот этому взгляду Ноя на небо. Я не могу Шекспира представить конкретным человеком, для меня это нечто, данное нам свыше.
– «Гамлета» с Виктором Авиловым в заглавной роли Вы впервые поставили в Театре на Юго-Западе в 1984 году. И самый авторитетный советский шекспировед Александр Абрамович Аникст сказал об этом спектакле, что это «Гамлет» заново открытый. В чём была новизна того прочтения?
– Мне было тогда 34 года, Авилову – 31... Мы сделали своего «Гамлета» за 15 дней. Галя Галкина, жена Виктора, рассказывала, что во время работы над спектаклем он не спал ни одной ночи, всё время проговаривал монологи. И я не спал! Все участники спектакля тогда находились в каком-то странном творческом котле, не хотели уходить с репетиций, спорили о решении финала, о том, какие должны быть костюмы. Мы были сумасшедшие! Много ли мы тогда знали о Шекспире и вообще? Да нет! Просто очень хотели поставить «Гамлета». И играли его почти так, как играли в шекспировском «Глобусе» – на голой сцене. Зато главной фигурой в нашем спектакле был именно актёр.
Сейчас я понимаю, что тот «Гамлет» был где-то наивен, но мы делали его с невероятным горением, с погружением в стихию страстей, с молодым темпераментом. И это не могло остаться незамеченным. Когда на спектакль пришёл Аникст (причём пришёл сам, никто его к нам не тянул – просто уровень человеческий и профессиональный тогда был таков), его прежде всего и поразила, наверное, та шекспировская страстность, с которой мы существовали на сцене. После этого он написал большую статью, где как раз и говорится о заново открытом «Гамлете». Я до сих пор ею размахиваю, как индульгенцией, когда кто-то пытается сказать: мол, Белякович что-то в «Гамлете» делает не так.
С постановкой первого «Гамлета» связана одна любопытная история. Мне очень нравился «Гамлет» режиссёра Николая Охлопкова в Московском академическом театре имени Вл. Маяковского. Там были потрясающие декорации и костюмы. И когда мы стали ставить «Гамлета» на Юго-Западе, я втёрся в доверие к женщинам из костюмерного цеха «Маяковки», и они мне отдали всё, что осталось от охлопковского спектакля. Так Витя Авилов у нас играл в костюме Эдуарда Марцевича, а исполнительница роли Офелии – в платье Светланы Немоляевой. Вот такой ручеёк просочился в молодой Театр на Юго-Западе – от великого Охлопкова, ученика Мейерхольда. Если же вспомнить, что учеником Всеволода Эмильевича был мой учитель Борис Равенских, а Андрей Гончаров, у которого я тоже успел поучиться, возглавлял Театр имени Маяковского, то получается, ручеёк этот был вовсе не случайным.
– Спустя 20 лет Вы снова ставите «Гамлета» в своём театре... Почему решили вернуться к этой пьесе, как время повлияло на её сценическую трактовку?
– Время здесь ни при чём. Просто автор любимый – у меня есть замысел поставить все великие трагедии Шекспира. Так что теперь у меня на очереди «Отелло» и «Король Лир». А к «Гамлету» вернулся снова, потому что считаю так: если в театре идёт этот спектакль, значит, с театром всё в порядке. Кстати, это я говорю и про Белгородский драматический театр. Здесь сильная труппа, которая способна играть Шекспира. Мои крики на репетиции не в счёт. Этот театр нас с помощником поражает своей чистотой – не только внешней, но и внутренней, чистотой отношений к делу и друг с другом. В Белгороде я себя чувствую стеклянной банкой, укутанной ватой! Почему только скажешь что-то – уже всё готово? Костюмы несут, головные уборы покупают... Никто не говорит: что вы там придумали, на это нет денег! Таких театров больше нет, уж можете мне поверить, я поработал во многих. Мне здесь удивительно легко и радостно работать.
– Вы ставили «Гамлета» и «Ромео и Джульетту» в Японии. Как транспонируются шекспировские страсти на японскую почву?
– «Ромео и Джульетту» я ставил таким образом, чтобы клан Капулетти играли японские актёры, а клан Монтекки – русские, мои артисты из Театра на Юго-Западе. И спектакль получился про Японию и Россию – нашу взаимную любовь, дружбу и ненависть. А «Гамлет» пользуется там невероятной популярностью! В Японии существуют зрительские театральные союзы, и если спектакль завоевал у них хорошую репутацию, его будут приглашать во все уголки страны. И уже не осталось ни одного японского города, где ни показывали бы «Гамлета» Беля-сана – как меня там называют.
Страсти у японцев, конечно, немного другие – не наши, идущие из глубин, из нутра. У них эмоции как будто на поверхности, без подводных течений, выражаются через мимику, хотя на самом деле всё сложнее. Я уже 25 лет езжу работать в Японию, но так и не приблизился к разгадке менталитета этого великого народа. Разумеется, там я поставил другой вариант «Гамлета», более приближенный по стилистике к традиционному японскому театру кабуки.
Премьера японского «Гамлета» у меня состоялась 11 марта 2012 года, когда началось знаменитое землетрясение. Я репетировал сцену отплытия Гамлета в Англию, актёры раскачивали трубы, которые служат в этом спектакле единственной декорацией... И вижу, что как-то слишком рьяно они трубы раскачивают, прямо ходуном всё ходит! «Вы что, обалдели?!» – закричал я артистам, прежде чем понял, что произошло. Потом начался ужас, который длился минут пять, но показался мне целой вечностью. Я воочию увидел ад...
– Белгородские зрители, которые уже видели Ваши спектакли «Куклы» и «На дне», конечно же, ждут зрелища необычного – феерии драмы, музыки, пластики, света... В своих ожиданиях они не обманутся, судя по тому, что я увидела на репетиции. А вот чего Вы ждёте от зрителей? С какими мыслями и чувствами Вы хотели отпустить их со спектакля?
– Есть такое слово – катарсис, что значит очищение, знаковое для людей театра. Мне бы, конечно, хотелось, чтобы зрители это испытали, почувствовали природу и чудо театрального искусства. Мы ничего не сможем с этим миром поделать, изменить его. Но театр может сделать так, чтобы люди задумались: «Мать честная, а ведь так и происходит, так поступают и с нами, так поступаем и мы!» Прав ли Гамлет, что он медлит, или сразу «надо оказать сопротивленье», не дожидаясь, когда убьют тебя? У каждого из нас была ситуация в жизни, когда приходилось отвечать на вопрос: быть или не быть? И после того как эти слова прозвучат со сцены, мне бы хотелось, чтобы зритель сказал себе: «Это про меня...» А после прихода Фортинбраса понял бы, что это тоже про нас. Ибо если посеяно зло, то его круги неизбежно будут расходиться шире и шире, захватывая в себя всё больше пространства, всё больше людей... И в итоге можно потерять и власть, и жизнь, и страну... А значит, надо постараться жить так, чтобы не умножать зло вокруг себя...
P. S. В спектакле задействованы заслуженные артисты РФ Виталий Бгавин (Полоний), Иван Кириллов (призрак отца Гамлета), артисты Оксана Катанская (Офелия), Эвелина Ткачёва (Гертруда), Дмитрий Беседа (Гамлет), Антон Блискунов (Лаэрт), Алексей Колчев (Горацио), Игорь Ткачёв (Клавдий) и другие.
Справка. Валерий Белякович – российский актёр и режиссёр, народный артист Российской Федерации, основатель и художественный руководитель Московского театра на Юго-Западе (с 1977), театральный педагог. Лауреат премии Московских профсоюзов деятелей искусств (1991), лауреат премии мэрии Москвы (2000), удостоен премии правительства Российской Федерации в области культуры за цикл спектаклей «Шекспир на рубеже веков» (2010) и гранта президента Российской Федерации на издание книги «Вперёд, к Станиславскому!» (2013). Неоднократно был приглашён на постановки в театрах Москвы, Нижнего Новгорода, Пензы, Белгорода, городах США и Японии.
Наталья Почернина,
"БелПресса", 17 апреля 2014 г.